"

Асхаб Асхабов: «Значение и роль кватаронной концепции ещё предстоит осознать»

Фото:
2964
13 минут

Летом 2018 года исполнилось 70 лет уроженцу маленького далекого селения в горном Дагестане Асхабу Асхабову, Академику Российской Академии наук. Асхаб Магомедович – не только всемирно известный ученый, но и крупный организатор науки – много лет он возглавлял Коми научный центр Уральского отделения Российской Академии наук и был директором Института геологии Коми научного центра. Он является создателем нового направления в науке – кватаронной концепции конденсации минерального вещества. А название «кватар» - первый термин в мировой кристаллографии, придуманный на основе аварского слова.

 

- Асхаб Магомедович, в 15 лет вы уехали из села в Дагестане в Воркуту учиться. Как вы осваивались в новой школе, в незнакомом городе, как произошел переход от аварской школы к обычной русской? Как приняли вас новые одноклассники? Сегодня есть у вас школьные друзья – и из Хуштады и из Воркуты?

- Я родился и провел детские годы в Дагестане, в высокогорном селении Хуштада Цумадинского района. После переезда к папе в Воркуту меня в школе пытались принять классом ниже. Была такая практика для учеников из нерусских школ. Я категорически отказался. И доказал свою правоту. Полгода, можно сказать, вёл себя тихо, осваивался и учителя особо не трогали. Видел, как ребята разговаривают, используя совершенно незнакомые обороты. Сильно засомневался в своем знании русского языка. Что могло означать, например, «дуй сюда», было не сразу понятно. Но худо-бедно, к концу учебного года я уже был в передовиках. А школу окончил с серебряной медалью. Стал первым медалистом в этой школе. Так что особых проблем с адаптацией в новой среде у меня не было.

Воркута — многонациональный город, там были и украинцы, и казахи, и корейцы, и прибалтийцы, кого только не было у нас в классе. Удивительно, практически мало кто из нас, учеников, задумывался о том, кто какой национальности. Единственное, чего я не мог понять, почему фамилия брата Урбанас, а сестра его Урбанайте. Одним словом, в школе меня приняли хорошо. Воркутинская интернациональная прививка осталась на всю жизнь.

Одноклассник по Хуштадинской школе, с которым я поддерживаю постоянно связь – это мой друг Джахпар Джахпаров. Кстати, вот он и звонит мне сейчас (смеется – С. Н.). Он – молодец. У нас была учительница русского языка Людмила Сергеевна Крючкова, из Москвы. Мы часто ее вспоминали, и в конце концов, через полвека, Джахпар её нашёл. Она живёт в Москве, профессор, до недавнего времени заведовала кафедрой «Русский язык, как иностранный» Московского Государственного Педагогического университета. В Махачкале в 2015 году было мероприятие, куда пригласили учителей, которые когда-то учили дагестанских детей. Приехала и Крючкова. Были очень теплые встречи с хуштадинцами, фотографировались у памятника русской учительнице. Вообще русские учителя в Дагестане – это уникальное явление, они приезжали и работали в глухих местах, это был такой подвижнический подвиг. Хорошо что такой памятник есть в Махачкале.

С одноклассниками из Воркуты сложнее. Мы закончили школу и разъехались, на связи осталось пара человек. Я помню, когда мы заканчивали школу, в Сыктывкаре строили крупный лесопромышленный комплекс. Приезжали к нам, агитировали, предлагали всем классом отправиться на ударную комсомольскую стройку. Из нашего класса человек 7-8 на самом деле поехали в Сыктывкар. Через несколько лет, когда я сам уже учился в аспирантуре в Сыктывкаре, то встретился с теми, кто еще продолжал там работать. Пытались организовать общую встречу к юбилею школьного выпуска. Собралось нас совсем немного, и всё это тихо сошло на нет. Что делать – это Воркута. Но одна одноклассница и сегодня со мной. Это моя жена.

 

Чем вам запомнилась учеба в Дагестанском Государственном университете? Что помогло вам дойти от учителя в Воркуте до Академика РАН? Какие-то ваши личные качества, по вашему мнению?

В Дагестанском университете я оказался после нескольких лет учебы в Пермском университете. Университет запомнился тем, что здесь был очень хороший преподаватель, заведующий кафедрой, родом из нашего района, Магомедов Хандула Ашикович. Его я считаю своим первым учителем. Он был приятелем моего отца, закончил аспирантуру в Москве, и какое-то время работал в Институте кристаллографии Академии наук. А мы когда из отпуска через Москву в Воркуту возвращались, побывали у него в институте, и похоже тогда еще запала мне в голову кристаллография. А блестящие лекции Хандулы Ашиковича закрепили у меня этот интерес. И потом при первой же возможности я этот интерес реализовал.

После университета решили с женой вернуться в Воркуту. Поехал туда без направления, а это было нарушение существовавших тогда правил, и устроиться на работу было довольно сложно. Про школу я меньше всего думал, хотел в какой-нибудь научно-исследовательский институт. У отца был друг в Воркуте, военный комиссар, Галумян. Его тоже привлекли к поиску работы. Отец говорит ему: вот, сын на работу не может устроиться. А тот отвечает: «Я с таким дипломом устроился бы премьер-министром Армении».

Работал в школе напряжённо, заменял многих, утром уходил и в 11 ночи возвращался. Сначала дневная школа, потом продолжал работать в вечерней школе. Зарабатывал хорошо. Потом пришлось жить на 90 рублей – на стипендию аспиранта в Сыктывкаре. Это был сознательный выбор и никогда не жалел, что выбрал науку делом своей жизни. Интересно, что в школе мне прозвище пророческое дали – «Академик». Успевал каждую неделю выпускать для учеников стенгазету – «Сага об электронах» называлась. В тот год по телевизору английский сериал «Сага о Форсайтах» показывали, поэтому и такое название газеты. Я потом своим детям говорил, что вы вступаете во взрослую жизнь под фильмы типа «Богатые тоже плачут», а мы в ваши годы смотрели совсем другие фильмы.

Как добиться успеха в науке? Сошлюсь на моего коллегу профессора Якова Эльевича Юдовича. Когда ему было 70 лет, он в своем выступлении выделил составляющие успеха научного работника. Первое: нужны хорошие гены. Второе: важен тыл, должна быть определённая поддержка со стороны семьи. Третье, и это ещё более важный фактор: среда, в которую ты попадаешь. Если говорить о науке – это научная школа. И четвертое, последнее, что он говорил: нужна усидчивость, трудолюбие. А я всегда к этому добавляю пятое: кроме всего остального, важно определённое стечение обстоятельств. Очень многое решает случай.

Кстати, воспользуюсь поводом рассказать о случае, когда мы чудом остались живы. Мы были в экспедиции на Новой Земле, на маршруте с моим учителем Николаем Юшкиным. Идём вдоль берега, смотрим, – медведь лежит. Огромный медведь. Юшкин говорит, «давай подойдём, наверное, он мёртв, ногу на него положим и сфотографируемся». Я говорю, «нет, не надо, больно свежо он выглядит». В общем, я его не остановил. Он не успокоился, камешек бросил в медведя. Смотрим, медведь стал приподниматься. Юшкин закричал «Мама!» и давай дёру! А я до этого читал книжку про белых медведей. А там было написано, что, от медведя ни в коем случае нельзя бежать. В нем просыпается инстинкт хищника. Тем не менее, побежал, хотя был хорошо вооружен. Медведь, правда, не проявил особого интереса к нашим персонам и лег обратно.

 

Расскажите о Коми научном центре УрО РАН и об Институте геологии Коми научного центра УрО РАН, которые вы возглавляли много лет? Что происходит с наукой в России сегодня?

 

Появление крупного научного центра в Сыктывкаре – опять же дело случая. Началась Великая Отечественная война, и из Архангельска, из Апатит на Кольском полуострове, из Петрозаводска, все северные научные центры и базы Академии наук были эвакуированы в Коми АССР. А в 1944 году начался обратный процесс, и надо отдать должное властям Коми, которые буквально зацепились за науку. Руководители республики ездили в Москву и просили: «Вы что делаете! У нас наука преобразила республику за эти несколько лет. Надо оставить науку в Сыктывкаре!» И оставили! Потом уже через много лет Коми Научный Центр создавал лаборатории от своих институтов в том же Архангельске и помог формированию научного центра на родине Ломоносова.

Сыктывкар оказался таким местом, где талант и способности человека, а не что-то другое, играли главную роль. Это принципиальная вещь! В Коми были комфортные условия для научной работы, небольшая отдалённость от ведущих научных центров, очень тесные связи и с Москвой, и с Санкт-Петербургом - час сорок полёта. В Сыктывкаре оторванности от центра, научной провинциальности никогда не было. Мой учитель академик Н.П.Юшкин очень гордился тем, что научный мир слово «Сыктывкар» произносит без запинки!

Наш Институт геологии, как он часто говорил – это геологический «универмаг». Это действительно «универмаг» – здесь и палеонтология, и геодинамика, и минералогия с кристаллографией, и многое другое. Кроме всего этого, институт занимается изучением минерально-сырьевых ресурсов региона.

Роль науки в развитии республики общепризнанна. На самом деле, куда ни ткни, всё произошло или с участием учёных, или опираясь на труды учёных, или при их научном сопровождении – уголь, нефть, газ, другие полезные ископаемые, на которых базируется экономика региона. Не было бы науки — ничего бы там не было. Это сейчас уже стали забывать, благодаря кому это всё появилось.

Говорить том, что происходит с наукой в России сегодня – тяжело и больно. Это тема для отдельного разговора. Если вспоминать, как развивалась наука в нашей стране, то все было довольно разумно организовано. Она вполне успешно конкурировала с наукой в тех же США. Что касается собственно академии наук - то очевидно же, если что-то развивалось в течение многих лет, и если эта структура сохраняла свою устойчивость, значит, она была жизнеспособна, не обязательно было ее рушить, она могла приспособиться и развиваться и в новых условиях. В стране была хорошая отраслевая наука, в ВУЗах была наука, были договорные работы с реальным сектором экономики, как сейчас говорят, и ученые не бедствовали.

Потом что получилось? Отраслевая наука практически разрушена. И задачи отраслевой прикладной науки стали взваливать на Академию. Академия пыталась на себя что-то взять, потом оказывалось, что многие законы просто не позволяют Академии этим заниматься. Плохую роль сыграла реформа Российской академии наук 2013 года. Федеральное агентство научных организаций появилось как результат этой реформы, как структура, созданная для управления научными институтами. Их винить то особо в чём? Наоборот, там оказались более-менее разумные люди, по крайней мере сохранили собственность академических институтов

К сожалению, надо признать, что в том виде, в каком существовала Академия наук — она перестала существовать. У Академии сейчас нет своих институтов, по большому счёту сегодня, это скорее клуб и выполнять, как раньше функции главной научной организации страны она не может. Хотя я убежден в исключительно важной роли Академии наук в обеспечении величия страны. Давно ведь сказано: «Знание – сила!».

Наша главная проблема — хроническое недофинансирование науки. Если бы финансирование достаточное было, наука в принципе могла бы развиваться и за пределами Академии. Но финансирование — стыдно сравнивать. Сегодня нас обходят такие страны, как Турция, Чехия, Португалия, ну что это такое? У нас же была великая научная держава — Советский Союз!

В естественных науках важна оснащённость. Одно дело – зарплата, но, если нет оборудования, то научные институты неконкурентоспособны. Согласно мировой практике, если какой-нибудь прибор используется три-пять лет – то он уже устарел. А у нас и через десять считается, что он новый.

 

Какими научными результатами вы гордитесь? Над какими научными проблемами работаете сегодня?

 

Есть несколько вещей, которыми я горжусь. Из последнего – разработанная мною кватаронная концепция конденсации минерального вещества. Я её создавал для решения определённых кристаллографических задач, а оказалось, что она применима не только для объяснения процессов зарождения и роста кристаллов. Значение и роль кватаронной концепции ещё предстоит осознать. На ее основе уже сейчас разрабатываются новые методы получения кристаллов, ультрадисперсных материалов, наноструктурированных веществ. Предложены кватаронные модели образования шаровой молнии и происхождения жизни. Кстати, слово «кватарон» - производная от нашего хуштадинского слова «кватара», означающего «мячик, комок».

И сегодня я большей частью пытаюсь дальше развивать кватаронную концепцию. С участием России в Германии построен лазер на свободных электронах. Это крупный прибор уровня адронного коллайдера. Задача коллайдера была поймать бозон Хиггса. А этот прибор предназначен для исследования взаимодействия атомов между собой. Надо на этом приборе реализовать программу экспериментов по наблюдению процессов объединения атомов в отдельные молекулы, кватароны и другие наноструктуры. Наблюдать процессы образования молекул из отдельных атомов существующими методами практически невозможно. Нужен прибор, который дает атомарное пространственное разрешение и временное разрешение хотя бы 10-13 – 10-15 секунды.

В 1999 году пакистанский химик Ахмед Зивейл стал лауреатом Нобелевской премии за фемтосекундную спектроскопию, работающую с разрешением в 10-15 с. Ему удалось наблюдать переходные состояния на пути от атомов к молекулам. А что касается образования кристалла мы до сих пор не представляем, что этому предшествует. Такая ситуация была бы, к примеру, неприемлема для футбольных болельщиков. Для них ведь недостаточно знать, что на поле вышли 22 игрока и счёт в конце игры – 0:4. Им интересно наблюдать весь ход матча. Кристаллографам тоже важно знать весь ход процесса. Нам надо снять атомное кино, где будет показана вся игра атомов до образования ими кристалла. И такой фильм, я не сомневаюсь, будет создан!

 

Как меняется с годами Дагестан? Что вам нравится, а что не нравится в современном Дагестане? Есть ли научные контакты Коми и Дагестана? С кем из дагестанских ученых вы дружите?

Мне такой вопрос задавали не раз, и я отвечал примерно так: тот образ Дагестана, который сложился в детстве, и складывался, когда я был за пределами республики, отличается от того, что имеет место здесь, в реальности. Возможно, мой Дагестан был идеализированным. Нам кажется, что все было хорошо, когда мы были молоды и здоровы. Конечно, есть изменения, которых невозможно не заметить: возросший меркантилизм, агрессивный клерикализм, культ спорта, поиск идеалов в прошлом, падение престижа научного знания. Я был на днях в Историческом парке «Россия – моя история», там есть зал, посвящённый спорту, перечислены чемпионы, там есть писатели и другие знаменитости. Однако там абсолютно нет ученых, нет науки. Хотя без науки всех этих замечательных экспозиций не было бы вовсе. Это же результат работы учёных.

Прямого плотного сотрудничества научных сообществ Коми и Дагестана нет. Правда, наш институт заключил договор с Институтом геологии Дагестанского научного центра РАН. Есть перекликающиеся геологические проблемы. За дагестанской наукой в меру сил слежу, людей, делающих науку в республике тоже, в общем знаю. В институтах хорошо знаю директорский корпус и через них примерно представляю, кто в каком институте есть и что делают. В Институте проблем геотермии есть Махач Магомедов, толковый физик. В подготовленной в нашем институте коллективной монографии по наноминералогии есть его большая статья. Познакомился с талантливым молодым физиком-доктором наук Зауром Алисултановым. Давно и хорошо знаю выдающихся дагестанских ученых – член-корреспондентов Российской Академии Наук: Магомед-Расула Магомедова, Акая Муртазаева, Ибрагимхана Камилова, Хизри Амирханова. С последним и другими дагестанскими археологами у меня была дискуссия о возрасте Дербента. Для меня Дербент – город с 5000-летней историей, и вдруг он становится 2000-летним. Почему? Мне пытались объяснить, что обосновать пять тысяч лет очень трудно – надо доказать непрерывность истории. Но меня они не убедили.


Источники
РИА "Дагестан"

Новости раздела